К чести соседей, в нашем «нумере» накурено не было, Дима кстати, тоже следил за здоровьем. Моя койка, естественно, находилась прямо напротив входа, на самом, так сказать, неудобном месте, но что делать — я тут последний появился. Через тумбочку от неё, рядом с окном была кровать, которую занимал мужчина лет сорока пяти, представившийся Михаилом Мартыновичем. Невысокий, с заметным животиком и странно непропорциональными кистями рук, словно он работал ими всю жизнь и они распухли и удлинились. Но вот рукопожатие было неожиданно вялым. Напротив него, на самом «козырном» месте ночевал угадайте кто? Ну а через проход от меня жил четвёртый наш сосед — Андрей. Так и буркнул угрюмо — Андрей, и тут же упал на кровать, углубившись в чтение. «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна, прочитал я на обложке. Надо же, тут и книги есть. Внешность у Андрея была под стать характеру. Или настроению. Лет тридцати пяти, наверное, чуть выше среднего роста, обычного телосложения, тёмные волосы, сведённые в постоянную складку чёрные густые брови, довольно длинная щетина, тоже чёрная и от того более заметная, да и сама кожа смугловатая, может у него в роду цыгане или молдаване были?
Дима, разумеется, поведал о наших приключениях, причём Михаил Мартынович осуждающе поцокал языком, когда услышал о моих «подвигах».
— Осторожней надо, — сочным баритоном заявил он, старательно «окая», — так и без головы останесся.
— Да я ж не знал! — в который раз попытался я оправдаться.
Тут дверь без стука открылась, и на пороге появился мужик в майке-алкоголичке и обрезанных ниже колен штанах. Его руки от самых плеч покрывали обильные татуировки, среди которых преобладали русалки, ножи или мечи, и игральные карты.
— Мартыныч, у тебя хлеба не будет до… О, новенький?
Расписной без приглашения шагнул через порог.
— Откуда сам? — довольно развязно спросил он.
— Оттуда, — показал я наверх указательным пальцем.
Обладатель «партаков» поднял голову к грязно-белому потолку и секунд двадцать изучал его.
— А, я понял, — произнёс он наконец.
— Дим, ты объясни человеку за жизнь, лады? — обратился он уже к моему приятелю, и повернулся, было, чтобы уйти, но потом вспомнил. — Я чё заходил-то! Хлеба дайте до завтра, Женька провафлил чё-та.
Михаил Мартынович молча открыл тумбочку, достал нечто, заветную в бумагу и протянул татуированному. Тот не поленился, развернул свёрток, шумно втянул воздух ноздрями и изрёк:
— Потянет.
После чего, не говоря ни слова, вышел, хлопая задниками тапок по полу. Едва неприятный посетитель скрылся из виду, Андрей вскочил, захлопнул дверь и запер её на довольно внушительный засов.
— Это что? — спросил я.
— А-а, — скривился Дима, — это Жорик. Мразь ещё та, но… Лучше не связывайся, он тут в шестёрках у серьёзных людей ходит.
— Да какие они серьёзные люди?! — возмутился Михаил Мартынович. — Шваль транвайная, уголовники, мать их в колено! Воры? понимаешь!
Вот и ещё одна сторона местной действительности. В общаге был «смотрящий» — некий Сухарь, бывший уголовник, поскольку местных уголовников тут не водилось. Законы ВНР были простыми и жёсткими — или штраф, или принудительные работы, причём некоторые напоминали каторгу, или пуля в лоб. Тюрем, как таковых, просто не существовало. Но желающие жить «по понятиям» не перевелись, так что периодически возникали подобные полукриминальные сообщества. В общем-то, кроме раздражения фактом своего существования они ничего особого и не делали, хотя в половине, как не больше, краж обвиняли именно группу Сухаря. Мелкое вымогательство, типа как сейчас, у кого хлеба, у кого чаю, у кого и десятку стрельнут. Понятно, что ни завтра, ни через неделю никто долг не вернёт, но не дать, значит проявить неуважение, а уважение — это, пожалуй, единственное, что требовали «приблатнённые» от всех остальных. Но идти наперекор было чревато, можно было лишиться здоровья, и свидетелей избиений, по какой-то случайности, не было никогда.
— И много их? — поинтересовался я.
— Да шестеро, Сухарь, Жорик и ещё четверо, — пояснил Дима, морщась, словно рассказывал о чём-то отвратительном. — Так бы и хрен с ними, но есть Гера Котёл. С ним даже ты не справишься, Кость, лучше не быкуй даже.
Ну, это мы поглядим, шваль эту я на дух не переношу, так что посмотрим.
Чтобы отвлечь народ от неприятного осадка после визита Жорика, я решил ещё кое-что расспросить.
— А я вот не понял, зачем в глаза светят-то?
— А это как раз из-за Призраков, — ответил Дима.
Тут Андрей молча встал, покопался на полке, что висела над его кроватью (над моей такой не было, между прочим) и протянул мне раскрытую книжицу. Уже знакомая брошюра, рисунок человека с гримасой на лице, замершего с поднятыми и сжатыми в кулак руками. Вокруг человека были изображены волны то ли отрицательной энергии, то ли запаха пота. «Признаки одержимости: неадекватное и крайне агрессивное поведение, нечленораздельная речь или её отсутствие. При попадании в глаза источника света (яркая лампа, фонарь, фары автомобиля) глаза полностью чернеют».
Ниже был нарисован глаз человека, полностью закрашенный чёрным цветом. Ни белка, ни радужки, ни зрачка — просто чернота и всё.
— Да, — ткнул Дима пальцем в рисунок, — если Призрак вселяется, то человек какое-то время ещё нормальный. Но яркий свет ему не нравится, тут он сразу проявляется.
— Так а если он обратится вот так, в толпе, на входе? — не уловил я смысла.
— Ну, есть секунд пять-десять, пока он будет глаза руками тереть. Можно успеть отбежать, или скрутить, пока МЧСники не приедут. Просто прикинь, такой в общагу придёт и ночью обратится.